Песня орла - Страница 51

Толпа замерла в ожидании приговора жертве, у которой от страха ходили ходуном руки и ноги.

– Ценой его станет для начала двухнедельное заточение в донжоне на хлебе и воде, а затем над твоей головой будет сломан меч, и ты навеки покинешь стены Рэдвелла.

По толпе пролетел вздох, подобный тому легкому ветерку, что мчится по морю в предвестии бури, ибо, несмотря на то, что граф сохранил Эдольфу жизнь, он выбрал наказание куда более страшное. Человек, обесчещенный и высланный из замка своего лорда, никогда не найдет уже приюта ни у кого – как в своей земле, так и на чужбине; таким образом, отныне у Эдольфа уже не будет возможности зарабатывать себе на жизнь честным трудом, и, оставаясь формально свободным, он станет беспомощней и ничтожней любого серва, который, по крайней мере, имеет место жительства и пользуется покровительством своего лорда. В самом лучшем случае он сможет добраться до какого-нибудь большого города, где затеряется в толпе оборванцев и пополнит собой славную армию нищих.

– Так это твоих рук дело, ты, грязный подонок! – В последний раз собрав силы, Эдольф полоснул Алана взглядом, ранившим сильнее любого кинжала. – Так, клянусь телом Христовым, я еще увижу, как ты расплатишься за это, и ценой подороже моей! – И, несмотря на связанные руки и ноги, закаменевшие от многочасового стояния на коленях, бывший стражник рванулся к мальчику.

Это движение вывело из шока охранявших несчастного тюремщиков, и, бросившись на него, они повалили Эдольфа на каменный пол.

Задыхаясь под тяжестью четырех мужчин и от запаха гниющего тростника, который не меняли со времени похищения Линет, Эдольф все продолжал изрыгать проклятия, льющиеся зловонным потоком, как гной из воспалившейся раны.

Глава 10

Линет угрюмо сидела на трехногой табуретке, придвинутой к огню, который Райс развел сразу же по возвращении домой. Человек, в чьем пристанище она снова оказалась непрошеной гостьей, молча шагал от закрытых ставнями окон до пылающего очага и обратно, а она лишь смотрела на него широко раскрытыми янтарными глазами. Спокойствие Райса и его вежливость убили в ней последние страхи, касающиеся того, как примет он ее возвращение в Кимер. Было ясно одно – его поведение будет совсем иным, чем грезилось ей в невинных и сумасбродных девичьих мечтах.

Скрыв все свои чувства под каменной маской, девушка тихо и покорно опустила глаза на грязное белое платье, покрывавшее колени и прячущее сцепленные дрожащие пальцы. Воспоминания нескольких минувших дней, в которые она прожила и прочувствовала больше, чем за всю жизнь, заставили девушку едва ли не заплакать горькими унизительными слезами, и, чтобы удержаться, она уставилась на чистые части платья, спасенные от грязи меховым плащом, мирно висевшим теперь на крюке у входа.

Битва, начавшаяся на рассвете, закончилась часом позже полудня, и потому войско смогло вернуться в Кимер лишь к вечеру. Дом за несколько дней отсутствия выстыл, и с того самого момента, как дверь за Линет и Райсом закрылась, последний упорно занимался лишь поддержанием огня или мрачным вышагиванием по холодному залу. Надо было говорить, но у принца не поворачивался язык, чтобы сказать девушке положенные сейчас слова. Наконец, отбросив все бесплодные размышления, он решился, но, вместо того чтобы заключить Линет в объятия, как ему хотелось, и таким образом без слов выразить ей свою благодарность за спасение, Райс произнес расчетливо и холодно слова, убивающие всякую надежду как у нее, так и у него самого: – Это невозможно.

"Началось", – подумала Линет, предчувствовавшая такой разговор еще тогда, когда Райс весьма скупо поблагодарил ее за спасение и настойчиво убеждал немедленно вернуться в Рэдвелл. Но разве о ней он заботился? Нет, в нем говорила лишь честная душа. Линет не могла не признаться себе в этом – не любовь к невзрачной коноплянке, которая никогда не может стать парой могучему золотому Орлу.

– Твое предупреждение об опасности, когда я так глупо раскис, что даже забыл о врагах, подарило мне самое ценное – жизнь. Это дар, за который я вечно буду тебе обязан… но большее… между нами – невозможно. – Райс готов был вырвать язык, чтобы не говорить таких жестоких слов этой солнечной птичке, заворожившей его душу и тело, маленькой девочке, которой, несмотря на его обширный опыт, единственной удалось разбудить в нем желание узнавать ее больше и больше – и не только физически. Ее чувства, ее мысли, ее сердце – все стало для него интересным и важным.

Лицо принца сделалось неподвижным и непроницаемым. Что его собственные желания, когда он ответствен за судьбу всех кимеров! Лишь благополучие и процветание его народа есть первая цель царствующего принца, и цепи эти нерушимы. Он сам боролся за них, он жертвовал людскими жизнями за свое право властвовать – и теперь никакое личное счастье не уведет его с этого пути.

Жестокие слова звучали в ушах Линет как похоронный звон по всем ее смутным, тревожным, но радостным мечтам и надеждам. Плечи ее поникли, и тело, казалось, потеряло всякий вес. Итак, значит, несмотря на недавние пылкие объятия, возлюбленный к ней равнодушен и грезы о разделенном чувстве не больше чем дым или осенняя паутинка?! Пересиливая боль, Линет подняла глаза на спокойное лицо человека, возвышавшегося над ней, беспомощной, брошенной и жалкой, подобно каменной и ко всему равнодушной башне.

Боль в глазах девушки сделала их почти такими же черными, как у принца, и заставила его против воли добавить к своему признанию еще несколько бесполезных слов: