Песня орла - Страница 1

К оглавлению

1

Несколько слов от автора

Еще при жизни король Вильгельм Завоеватель, который умер в 1087 году, поделил свои владения следующим образом: герцогство Нормандское, которым король наиболее гордился, отошло к старшему сыну Роберту, а королевство Англия – к среднему, Вильгельму. Этот средний сын, известный более как Рыжий, прозвище свое получил вовсе не за рыжие волосы, ибо их цвет он унаследовал от матери, пепельно-кудрой Матильды Фландрской, – а, скорее, за румяное лицо и отменное здоровье. Третьему же сыну, Генри, досталось совсем немного, что впоследствии не помешало ему прибрать к рукам все владения старших братьев.

Итак, для короля Вильгельма Рыжего, как и для большинства мужчин его эпохи и класса, война была единственно достойным делом. Однако, даже получив корону, он требовал беспрекословного подчинения королевским законам и правил при этом с невиданным насилием, чем заслужил даже в тот век обвинения со стороны церкви, как в жестокости, так и в ущемлении церковных прав. Большую часть 1092 года Вильгельм Рыжий провел в сражениях на шотландской границе, а в 1099-м, охотясь с друзьями в Новом Лесу, был убит шальной стрелой и упокоился навеки, совершенно уверенный в том, что стрела сорвалась с тетивы его старинного друга Вальтера Тайрела случайно.

Когда Англия оказалась под властью Вильгельма Завоевателя, ряд уэльских принцев и шотландских лордов немедленно присягнули на верность королю норманнов, и эту печальную практику пришлось повторить их потомкам, равно как и наследникам тех, кому были дарованы вассальные богатые земли. Увы, для того, чтобы обладать ими и дальше, дворяне были вынуждены клясться в преданности и повиновении всем последующим норманнским монархам.

Кроме того, необходимо указать и еще на два немаловажных обстоятельства.

Во-первых, надо упомянуть о том, что на уэльско-английской границе говорили на нескольких языках: победители-норманны – на французском, а побежденные – на английском. В результате каждодневных общений два народа, разумеется, научились понимать друг друга, но существовала и третья сторона – уэльсцы, которые разговаривали на уэльском, и, как и следовало ожидать, на этой почве возникало множество проблем в общении, усугубляемых растущей жаждой обладания новыми землями. Проблемы же эти решались, большей частью, не переговорами, а копьем и мечом. А, во-вторых, церковь строго запрещала браки между родственниками вплоть до седьмого колена – пусть даже это родство держалось не на крови, а было лишь формальным, основанным только на документах.

Пролог

Ноябрь 1066 года


Свет одинокой свечи таинственным нимбом ложился на седые волосы прикованного к постели старика. Тело его было изношено и слабо, но глаза смотрели внимательно и ясно; предметом же этого проницательного взора служил преисполненный гордости цветущий молодой человек, взиравший на старика хотя и несколько вызывающе, но вполне дружелюбно.

– Чтобы предотвратить неминуемое кровопролитие, я просто сдамся самым мирным образом, – неожиданно заявил старик, имя которого было Сайвард. – Этим я заставлю тебя выполнить твою клятву о пожаловании моей чести тех ничтожных кусков хлеба, что мы уже обсудили.

Полуопущенные ресницы сокрыли от проникающего взгляда сакского лорда озлобление молодого Годфри, и при напоминании о его юности и неопытности он лишь задиристо вскинул подбородок. Кому какое дело до его возраста, когда сам герцог Вильгельм нашел его помощь в битве при Гастингсе достойной наивысшей награды? Несмотря на то, что Годфри был рожден во влиятельной норманнской семье, ему, преданному и доблестному воину, весьма льстил факт награждения его немалым количеством земель из рук самого герцога. Годфри были пожалованы многочисленные владения вдоль западной границы и вменено в обязанность защищать их от кельтских мародеров, прорывающихся порой со стороны Уэльса.

– Договорились, – едва удерживаясь от грубости, согласился он, ибо на самом деле предпочел бы иметь под своей командой гораздо более внушительные силы, чтобы сметать на своем пути всех и вся. Лишь клятва, данная герцогу, удерживала его от насилия. После гастингской бойни и опустошительных набегов в Норвегию герцог Вильгельм призвал всех, кто его поддерживал – и кому он жаловал земли, – к осторожности и благоразумию, напомнив о том, что уже скоро для работы на полях и службы в замках понадобится множество здоровых сервов, половину из которых неминуемо заберут грядущие битвы.

Легкая тень печальной улыбки тронула изборожденные годами щеки Сайварда.

– В таком случае, клянешься ли ты на Святом Кресте не применять силы и лишь честью действовать на том участке западной границы, что отошла в приданое за моей дочерью Эммой к принцу Уэльскому Гриффиту Кимерскому? – Сайвард умолк, но суровые глаза его требовали ответа.

– Навеки. – Годфри коротко кивнул, стараясь не смотреть в глубину зала, где стояла троица золотовласых сакских детей, в убогом пламени свечей похожих на тени, – печальных свидетелей его слов, столь недвусмысленно касавшихся их самих. Он внутренне выбранил себя за опрометчивое первоначальное решение – абсолютное неприменение силы по отношению к побежденным. Несмотря на свое положение победителя, он решился на значительные и благородные уступки, вместо того чтобы заставить покоренного сакса стоять перед ним, если понадобится, даже и на коленях, он сам, сам пришел в его спальню, принадлежавшую, между прочим, отныне и навеки ему, доблестному Годфри, – и вот теперь он стоит перед сломленным врагом в виде неловком и жалком, как будто роли их странным образом вдруг переменились. Лицо норманна медленно багровело от гнева.

1